Но она приглашает.
— Вася, а можешь сегодня у нас остаться, пожалуйста? Просто завтра тут удобнее быть. Тем более, у меня дел домашних много.
Еще тоном таким извиняющимся.
Стараюсь юлой не накручиваться. Опять передавил, хотел под себя только настроить. Почему она вообще с ребенком должна таскаться куда-то.
Поэтому, конечно, могу остаться.
Мне ее хата очень нравится.
Вообще насовсем могу остаться.
Потому что мне моя хата не нравится.
Прихожу в разгар жаркого спора. Ваня ей голову крутит, что не будет еще на один дополнительный урок ходить.
Оказывается, он вообще на два урока физические ходит. И какие-то несерьезные онлайн. Да это курорт практически!
Не вмешиваюсь, прямо каждую фразу изнутри рублю топором. Забираю у Алисы бутылку белого, которую и принес, чтобы самому открыть.
— Это потому что ты хочешь от меня избавиться! — кричит несчастье и срывается бегом в другую комнату.
К моему удивлению, она за ним не бежит. Замечаю слезы у нее на глазах. Стопорю себя, чтобы пизды оборвышу не дать. Такой, чтобы навсегда запомнил.
— Это у него реакция на изменения, — бормочет она и лед в вино закидывает.
Не сразу вьезжаю, что изменения — это я, собственно.
Еще ничего не сделал, но уже все испортил.
Она будто мысли мои читает.
— Ты здесь ни причем, — поясняет она, — ну знаешь, кроме того, что посадить в тюрьму его хотел и открыто недолюбливаешь. Он бы так на любого бы мужчину реагировал.
Какого еще «любого мужчину»?
Никаких любых, других мужчин быть не может и не будет.
— А чего это?
— Типа внимание к нему меньше будет. Вот уже на урок дополнительный хочу сбагрить. Но этот урок должен был добавиться еще две недели тому назад, — досадливо бросает полотенце на столешницу.
— Пусть привыкает, мы с тобой поженимся, и я с вами жить буду.
Ей вино будто не в горло попадает и она откашливается.
— Я собирался тебе по-другому сказать, но это же правда. И очевидно.
Она будто в ступор впадает. Не понимаю, почему. А как она себе это представляла?
Внезапно меня злость вихрем закручивает. Не думала ведь, что меня можно приходящим попрошайкой оставить?
— Это было бы замечательно, на самом деле, — вполголоса говорит она.
Ну вот, новоиспеченная армия сердец копья складывает. И метушится в строю роем, будто крылья у всех отрастают.
— Я тоже так думаю, — довольно тяну я. И на колени ее к себе утаскиваю. Даже вино девчачье пробую.
— Но это очень и очень серьезно, Вася, — вычитывает мне прямо в лицо, — это не игрушки. Даже если мы будем разводиться, ребенка вниманием обделять нельзя. Я понимаю, что ты не собираешься его усыновлять, но если хоть чуть проживем вместе, он тебя отцом будет воспринимать.
— Все сказала? — прищуриваюсь. — О разводе забудь. И собираюсь усыновлять, по официозу наполную. Еще и воспитывать собираюсь. По полной. И знаешь что, Чернышевская?
— Что?
— Не могу дождаться, — плотоядно улыбаюсь я, а она опасливо смотрит на меня.
— // —
После перепихона на скорую руку, Алиса идет проведать наглеца.
Зависаю на репортах по активам, которые через рекомендованный Фрезем менеджмент проходят. Мда, не мое это, но цифры в год красивые округляются. Инвестинг-шминвестинг, ни хрена делаешь, а бабло урожаем. Еще надо краем глаза глянуть, что там управляющий по новому направлению в сальдо накуралесил.
Высматриваю ручку у нее на туалетном столике, потому что моя не пашет. Список чего-то подвален кремами, а на листке явно цифры про деньги. Вытаскиваю, чтобы изучить.
Ага-ага, денег у нее своих полно.
Собирается кучу драгоценностей продать. Расписаны приблизительные цены. Мелочовка в первой очереде идет, а самое крупное— во второй. Какой-то кулон и серьги сбывать не хочет.
Могу, конечно, потом цацки все перекупить. Но зачем? Блядь, ну до свадьбы хотел подождать. Сейчас даже не знаю, как ей деньги всунуть. Очередная разборка, а мы еще конкретно не поговорили.
Алиса возвращается в приподнятом настроении, но, оказывается, ей стирку надо ставить.
Потом приходит, волосы распускает, стягивает одним махом с себя домашнее платье какое-то. Я же трусы раньше с нее скинул. Поэтому. Она голая полностью под ним.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Стоит, браслет растегивает. Красиво так. Нижние губки у нее пухленькие. Уже давно распланировал как-то их потом прямо трахнуть. Без проникновения и прочего. Тогда они будут еще более пухленькими.
Залазит на кровать, а я с поводка срываюсь. Лезу ей везде, и хриплю:
— Я сейчас жесткану. — Ногу ее в бок отвожу. — Расслабься.
Засаживаю ей, а на мордашке каждый миллиметр отображается. Вот прямо как расширяю ее, так она зубы сцепляет, а потом рот влажный раскрывает.
Это самый кайф. Она со скоростью собственных ресниц не справляется.
Рвусь и рвусь вперед, вообще за своими ощущениями отследить не могу. Теряюсь в словах — зачем вообще разговариваю? — когда смотрю, как член мой ее долбит.
— Вот так, берешь хорошо, вот так, еще возьмешь.
Алиса через пару толчков бьется в разрядке, утыкаясь в меня носом. Хорошо-то как.
Наверх перекидываю ее, усаживая. Она расстерянная, но я заставляю ее бедрами работать. Вытягивается со стоном, и наконец-то прыгать привыкает.
Волосы ей убираю с лица, а она меня за палец кусает. Сумасшедшая. Не видит ли что ли, с кем дело имеет? Сую отрубки свои ей в рот.
— Когда лижешь или сосешь, на меня смотреть.
Взглядами боремся, но скручивает нас водоворотом, и нечетким все вокруг становится.
— Я-я тебя люблю, — шепчет и постанывает она, — Вася!
Как-то неуверенно выдает, будто сомневается, говорить или нет. Это еще чего?
Еще такого здесь не хватало.
За талию ее грабастаю, и рывками заряджаю, прямо в мордашку слова закидываю, лбом в ее лоб упираясь:
— Люблю тебя так. Я тебя люблю, вот так. Тебя, Алиса, тебя. Вот так! Слышишь?
Дыхание спирает, когда она второй раз кончает. Мощно, дрожь языком на коже можно попробовать. Разбивается она красиво, ладошкой себя за лицо хватает.
Я прям отряхиваю себя, чтоб успокоиться. Палку бы не перегнуть сейчас. Башкой трясу.
Снимаю ее с себя, нежничаю в рот ей. Понимаем друг друга без слов. Она ниже опускается. Волосы на щеку спадают, когда она багровую головку жадно облизывает по кругу.
Не толкаюсь дураком, потому что в трансе я. Она всегда так это делает, будто оторваться не может.
В горячке я, но зной — ленивый, как летний полудень.
Алиса приподнимается вдруг, локон за ухо пристраивает. Взгляд отводит.
— Я лучше на колени стану. Давай… так.
Давненько стал это улавливать. Боялся, что протекшая крыша мне тут придуманную реальность малюет.
Что она строптивая и непробивная. В жизни. Но тянет ее этак что-то такое делать, как только прикоснусь к ней… Такое, что подчиняет. Понемногу выпускает она такое. Жалеет дебила, наверно, как я. Иначе если на полную мощь выкатит, я кончусь.
Стесняется. От этого еще слаще.
Издаю глухой рык, из грудины где-то, и следую за ней.
Приказываю себе попуститься.
На коленях она продолжает, и потом стонет, прямо изо рта меня не вынимая. Сам не знаю, как кончаю. Она просто несколько раз наконец засасывается членом ритмично. Просто беспомощно пытается всю длину заглотнуть. Я бензобаком себя перевернутым чувствую. Хочу еще. Хочу много. Вот в эти игры я играю, без бэ. Хочу кусаться. От обнаружения новой реальности.
Тискаю ее потом неугомонно. Она вся резвится, румяная, и смеется.
Глава 49 КУЛАК
С утреца наглец еще тучи бровями гоняет. На меня, значит, не смотрит. Вот же упрямый, как боров.
Алиса ему и то, и это. Гренку такую, сок свежий. Про игры его спрашивает. Он ей еще смеет коротко отвечать.
— Овощи жуй давай, — приказываю ему, — а коли сок не хочешь, так я выпью.
Злобный козел-младший сразу выдувает апельсиновый фреш залпом. Эврика!
